Бондарь-Терещенко Игорь. НеEastWestная Украина : сатир. портреты / И. Е. Бондарь-Терещенко. – Луцк : ПВД «Твердиня», 2010. – 184  с.

МАРИЯ И СЕРГЕЙ  ДЯЧЕНКО. ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ

 Жизнь этих замечательных героев весьма поучительна не только для истории литературы. Ведь что такое фантастика, представителями которой числятся Марина и Сергей Дяченко? Так, издержки советского прошлого, пирующие на обочине жанра. Но ведь выживают ее авторы, создавшие уютный заповедник на базе уцелевшей инфраструктуры физиков-лириков, привыкших показывать власти фрондерский кукиш в кармане! Да, сиротливое сие убежище, но вполне самоокупаемое. Сборники, издательские серии, сетевое общение. А еще ежегодные конвенты, конгрессы и фестивали. Только в рамках СНГ их несколько – в Санкт-Петербурге, Москве, Екатеринбурге, Казани, Томске. В Украине поменьше, зато здешнее отщепенство, помноженное на оппозицию к «серьезной» литературе, более сладостно. На безрыбье, как известно, и фантасты – писатели.

Вот, например, звездное семейство Дяченко. Дебютировали супруги в качестве соавторов в 1994 году, их первый роман «Привратник» был удостоен приза «Хрустальный стол» КЛФ «Зоряний шлях» и признан лучшим дебютом на «Евроконе-96». На втором конгрессе фантастов России «Странник-97» роман «Шрам» был удостоен премии «Меч в камне» как лучшее произведение в жанре фэнтези 1995–1996 годов. Роману «Ведьмин век» была присуждена литературная премия журнала «Радуга» за 1997 год и приз «Зиланткона» – «Большой Зилант» (Казань, 1998). В 1999 году на конгрессе фантастов «Интер­пресскон-99» (Санкт-Петербург) повесть «Горелая Башня» удостоена премии «Интерпресскон». На четвертом конгрессе фантастов России «Странник-99» роман «Пещера» был награжден премией «Лунный меч» как лучшее произведение в жанре мистической литературы­ 1997–1999 годов. Наконец, Марина и Сергей Дяченко были признаны лучшими писателями-фантастами на Всемирном и Всеевропейском собрании фантастов в шотландском городе Глазго.

Советское прошлое, из которого вышла фантастика супругов Дяченко, привило ее авторам неизбывный социальный оптимизм и веру в чудесные превращения. Скажем, Сергей Дяченко, в прошлом врач, психиатр, кандидат биологических наук, окончил ВГИК, автор сценариев научно-популярных и художественных лент, среди которых наиболее известна 6-серийная телеэпопея «Николай Вавилов» и художественный фильм «Голод-33», лауреат Государственной премии Украины. Но разве это главное для фантаста? «Когда я работал в институте медицинской генетики заведующим лабораторией, – рассказывает в «Комсомольской правде» Сергей, – то научился спать с открытыми глазами во время партсобраний». Вот это дело! Или же Марина Дяченко (именуемая также Мариной Ширшовой) – в прошлом актриса театра и кино, закончила Киевский театральный институт, и что? Ведь актрисе ни за что не выпустить в крупнейших издательствах Москвы и Санкт-Петербурга 100 авторских книг общим тиражом свыше миллиона экземпляров. Для этого нужно нафантазировать себе мужа-соавтора, не так ли? «Как-то проходя по Крещатику, – вспоминает Сергей в «Газете по-киевски», – заглянул в консерваторию, где театр-студия «Дзвін» давал пьесу «Заручники вічності». Марина там играла романтическую роль Мартины… Я стал мечтать о Мартине-Марине… Даже написал пьесу, пришел в театр, предложил роль Марине». « Все так и было – испугалась», – подтверждает в том же издании супруга. Но глаза боятся, а руки делают, как это водится у фантастов, и с тех пор Дяченки пишут дуэтом.

В фантастике, удачно реализовавшейся в девяностые годы, вообще существовал дух корпоративности. Что же касается пресловутой авторской «парности», то еще Ильф и Петров разъясняли специфику сего процесса. Мол, один бегает по редакциям с надеждой пристроить очередной «шедевр», а другой стережет дома рукописи. Неудивительно, что при таком распределении труда писатели-фантасты пишут, в основном, дуэтом: Аркадий и Борис Стругацкие, Марина и Сергей Дяченко, Дмитрий Громов и Олег Ладыженский (парный псевдоним – Генри Лайон Олди), Дмитрий Гордевский и Яна Боцман (парный псевдоним – Александр Зорич). А что за дружеская атмосфера царит на Конвентах фантастики! Как они похожи на съезды КСП – то ли конкурса, то ли клуба авторской песни! Харьковчане Громов и Ладыженский поют песни собственного сочинения, правят рукописи дебютантов, бьются на пару в кухонном каратэ. Киевляне Дяченки тоже любят современную музыку, жертвуя для нее,  точнее, для ее представительницы Русланы Лыжичко, сюжетом и названием очередного романа.

Но со временем постсоветская фантастика вступила в рынок, выдвигающий иные требования интеллектуальной­ работы. Тут уж не поспишь на собраниях партактива! Разве что сам себе этот актив – то есть, жанровый барьер как защиту от рынка – нафантазируешь. Ведь недаром польский классик жанра Анджей Сапковский сокрушался из-за отсутствия у братьев-славян эпопей вроде «Властелина колец» Толкиена и «Земноморья» Ле Гуин. А все из-за отсутствия у братьев-славян мощного архетипа фентези, аналогичного англосаксонскому «артуровскому». Хотя у самих поляков с масштабными фентезийными эпопеями тоже, заметим, не густо.

Может быть, поэтому Дяченко не называют себя фантастами? Мол, кому ж охота завтракать на обочине литературы? «Мы не пишем классическую научную фантастику и никогда ее не писали, – утверждают в «Корреспонденте». – То, чем мы занимаемся, это фантастика психологическая, иногда даже с некоторым уклоном в мелодраму». Впрочем, это и хорошо, что не фантасты наши «уклонисты» Марина с Сергеем, поскольку недалек тот час, когда слово «фантастика» будет ассоциироваться не с былым величием Стругацких и Бредбери, а с мелодрамами типа «Дика енергія. Лана» Дяченко. Ведь какова фантастика сегодня, знаете? Это или веселая классика типа упомянутых Стругацких, или «славянское» фентези, но без троллей и эльфов, или космически-боевая фантастика с киборгами и андроидами родом из американской попсы 1950-х. «Славянский» вариант нынче превалирует, козыряя архетипами имен: великоросских (Демид, Клим, Гордей – у Олди), угро-финских (Соарен, Юстин, Радим – у Дяченко) и прочих чухонских (Конан, Рогнар, Фанфар – у Зорича).

Кстати, сие сусальное язычество, встречающееся в романах Дяченко, – словно наш ответ Чемберлену, то бишь вышеупомянутому Сапковскому, по поводу отсутствия «славянских» фентезийных эпопей. Дело в том, что все произведения из этой области состряпаны на манер откровенных боевиков – сплошные сиквелы с приквелами, то есть, профанированные тавтологии. Особо не разбираясь в истории и религии-язычестве, Дяченко «уклоняются» в мелодраму и выдумывают «фантастические» штампы, стибрив у «древнерусской» литературы лишь имена героев. Работа, согласитесь, неблагодарная: выдумывать, штамповать и побыстрее издавать эту кухню, оглядываясь на более способного шарлатана Пауло Коэльо.

Впрочем, сегодня многие пишут книжки, наполненные, как у Дяченко, различного типа фантастикой – социальной, мистической, мелодраматической. Ведь конкуренции в уютном гетто, по сути, не существует! Нынче и Дэн Браун фантаст, и какой-нибудь Ирванец. И никто, заметьте, не признается, что современная фантастика – часть массовой культуры, поскольку оценивать будут согласно законам масскульта, а кому это надо? Например, семейству Дяченко уж точно нет.

С одной стороны, признать себя фантастом совре­менному писателю – все равно, что высморкаться в присутственном месте. У издательства «Амфора» даже ­появилась специальная серия со стыдливым эвфемизмом в названии: «История будущего». А для «диаспорных» авторов типа Дяченко (а также Г. Л. Олди и А. Валентинова) в российском «ЭКСМО-Пресс» вообще создана специальная серия с «ностальгическим» грифом «Нить времен». С другой стороны, жанровая обочина фантастики нынче активно заселяется выходцами из литературного мейнстрима: Татьяна Толстая, Павел Крусанов, Ольга Славникова. Так что со временем семейству Дяченко придется потесниться. Наверное, соблазнившись опытом киноадаптации Стругацких («Трудно быть богом», «Чародеи»), им стоит подумать о заселении целины экранизации собственных произведений. Начали же Марина и Сергей с «Обитаемого острова» легендарных братьев – недешевого проекта Федора Бондарчука – вот и хорошо, вот и еще одна ниша для современной фантастики образовалась.

ОЛЕКСАНДР ИРВАНЕЦ. В ТЕНИ ВЕЛИКОГО КЛАССИКА

 Незавидной судьбе участников поэтического трио «Бу-Ба-Бу» можно лишь посочувствовать. Честно отыграв «перестроечные» идеи бурлеска-­буффонады-балагана, почерпнутые ими в конце 1980-х у «карнавального» классика М.Бахтина, они мирно разбрелись по далеко не литературной жизни. По-хорошему «не получи­лось» лишь у лидера группы, блистательного Юрия Андруховича, под сенью неувядающей славы которого влачат существование его коллеги, и в частности киевский поэт Олександр Ирванец.

Впрочем, назвать Ирванца поэтом всегда было сложно. Даже «антинародным», как сам он себя величает. Даже пострадавшим за поэзию и имеющим в качес­тве трофея сломанный нос, запрет от докторов на курение и курительную же трубку от Мирона Петровского в подарок – все равно язык  не поворачивается. В смысле, назвать, а не закурить. Казалось бы, и биографию Ирванец имеет соответствующую, закончив восемь классов в Ровно, педучилище в Дубно и Литинститут в Москве. И поэтические сборники «Вогнище на дощі» (1987), «Тінь великого класика» та інші вірші» (1991) и «Вірші останнього десятиліття» (2001) имеет, а все равно не получается. Или же, наоборот, складывается наилучшим образом, вновь уводя нас в тень всех возможных классиков, начинавших с литературы, а закончивших сами знаете, кем. Ну, прожженными малыми, смышлеными поденщиками и кухаркиными детьми при вечном нашем литературном общепите.

Вот как, например, попадают на столичную кухню из провинциального Ровно, откуда родом Ирванец? Можно, скажем, вступить в аспирантуру, заявив какую-­нибудь сногсшибательную тему диссертации о творчестве Салмана Рушди. Вы представляете себе диссертацию про Салмана Рущди в киевском Институте литературы имени Тараса Шевченко? То-то же. Говорят, именно туда сунулся наш поэт, вполне по-советски рассудив, что аспирантура – это три года оплаченного безделья. Кстати сказать, злые языки также утверждают, что ни Ирванец, ни его коллега по «Бу-Ба-Бу» В. Неборак никаких диссертаций впоследствии не написали, прогуляв оплаченную аспирантуру и обманув доверчивое государство в особе директора Института литературы, либерала и сибарита М. Жулинского. Кстати, также весьма продуктивно иногда бывает обмануть какую-­нибудь местную пейзанку, и тогда никакая аспирантура никакому Ирванцу вообще оказывается не нужна: живи теперь в райской Ирпени близ Киева да гранты всякие, словно Андрухович, выигрывай.

Если уж очень нужна «творческая» прописка в городе-­герое Киеве, то можно подвизаться в качестве автора то ли слоганов, то ли политических частушек, коим замечателен был Ирванец в журнале «Политика и культура» в конце 1990-х гг. Многие тогда пробавлялись подобной халтуркой, сочиняя рифмованные прогнозы погоды на телеканале «Интер», как поэт И. Кручик, или впаривая собственные тексты новорожденным музыкальным группам, как поэт С. Жадан. Уровень подоб­ного «творчества» не зашкаливал за хлебную норму, но на пиво тоже хватало. «Твої педерасти  / Так само прий­мають (або не приймають) закони, / Або закидають за комин, або закладають за комір, – мог витийствовать, к примеру, Ирванец. «Твої Роксоляни  / Попід «Брістолями» / Йдуть заміж по п’ять разів за ніч», –  камлал поэт, и ничего ему за этот юродивый плач по неньке-Украине не было, кроме зарплаты. Упомянутый Жадан хоть по голове бутылкой от национал-патриотов получал за свое словоблудие, было что вспомнить, а тут – никакой романтики, сплошная поденщина.

Казалось бы, успешная карьера друга-Андруховича, также окончившего Литинститут, но все же защитив­шего кандидатскую диссертацию во Львове, поначалу вдохновляла Ирванца на иные, более «творческие» под­виги. Но ведь тот еще и успешную прозу писал, и поэтому бесталанному адепту Ирванцу волей-неволей приходилось переквалифицироваться – нет, не в управдомы, как незабвенный О. Бендер – а всего лишь в прозаики. И даже, вы не поверите, в драматурги, чьи пьесы ставят в далеком Казахстане. Но что ж Андрухович? Практика его заимствований всегда была более искусна, и уже первый роман Патриарха «Бу-Ба-Бу», авантюрная «Московиада», с изящной точностью копировала «Москву – Петушки» В. Ерофеева. У Ирванца все иначе. Его неистребимая комсомольская тяга к «использованию» первоисточников, заметная не вооруженным литературоведческим глазом, проявляется сразу же, из-за неумения автора камуфлировать грех заимствования.

Беспримерное «творческое» рвение Ирванца, смахивающее на безразмерное поденщицкое рвачество, делает из этого персонажа фиглярствующего героя современности. Он и не стремится этого скрыть, по-доброму завидуя коллегам и повсеместно муссируя  тему плагиата. «Це чорний гумор, – комментирует в интервью «Газеті по-українськи» переведенную им пьесу Я. Гловацкого. – Назва відсилає до чеховських «Трьох сестер». «Я працюю в тому ж жанрі, що і буковинець Василь Кожелянко, – признается там же и добавляет уже о своем, профессиональном: – Назву для п’єси я «вкрав» у режисера Сержіо Леоне «Якось в Америці».

Кстати, все эти признания отнюдь не голословны, а вполне подтверждаемы. Иногда сии «заимствования» преподносятся Ирванцом в качестве концептуальных игр, и получается рассказ «Як тебе не любити, Києве мій?» Мол, и так можно не любить, и этак. Смешно, правда? Хотя, скорее всего, убого и мелко, ведь на использовании подобных концептуальных форм задолго до Ирванца поднялись такие российские корифеи соцарта, как Т. Кибиров, Д. Пригов, И. Иртеньев и Л. Рубинштейн, и малороссийскому поэту достались лишь объ­едки с барского стола. Хотя иногда сей продукт бывает вполне питателен, как в случае с повестью Ирванца «Очамимря» (2002). Говорят, она очень схожа с романом «Кысь» Т. Толстой, слыхали? У Толстой, например, апокалипсическая ситуация такова, что «кто после взрыва родился, у тех Последствия всякие. У кого руки словно зеленой мукой обметаны, будто он в хлебеде рылся, у кого жабры; у иного гребень петушиный али еще что». У Ирванца не хуже, поскольку после такого же взрыва «мала дівчинка два тулуби, від пуповини починаючи, дві голови на двох осібних шиях, по парі рук – а при цьому лише одну пару ніг нижче пояса.... Після Спалахів часом такі діти незвичайні де-не-де народжуються». Уцелевшие «бывшие» в романе «Кысь» козыряют словами-мутантами из своей прежней жизни: «могозин», «осфальт», «аброзавание». Не отстают и в «Очамимрі», в которой «хто б чув ті розмови... нічого-нічогісенько з них не второпав би. Слова незрозумілі: «мотори», «батареї», «бензин», «бартер», «вогнепалка». Впору, товарищи, железные занавесы и спецхраны вводить, где наряду с ознакомлением с «прежними» словами, украинские писатели еще и читали бы произведения российских коллег. Ну, и зарабатывали бы безнаказанной интерпретацией оных. Впрочем, отечественных чтобы тоже читали, помогает.

Ибо вот, к примеру, новый роман Ирванця «Рівне / Ровно». Издан он был давно, являясь своеобразным, то есть завистливым, продолжением «Рекреацій», написанных Андруховичем в 1990-м и предсказывающих московский путч, но сегодня повторен. Ситуация в романе Ирванца условно продолжает дело ГКЧП, в результате чего Украина разделена стеной на Восточную Социалистическую и Западную Демократическую державы. Теперь лишь небо и воздух объединяет несчастную страну, а еще «гівно у нас спільне», как уточняет корифей коллекторной прозы Ирванец. Что ж, можно и так сказать, ведь что «Рівне / Ровно», что «Гівно / Говно» – звучит, казалось бы, одинаково, да вот имеются, как говаривал Винсент Вега, маленькие различия. С одной стороны, ­скучная антиутопия, этот «новый» роман Ирванца. Скучная, потому что отыгранная всеми, кому не лень поиграть в альтернативную историю: от зубров вроде В. Аксенова, К. Булычева и В. Пьецуха – до орлят вроде А. Лазарчука, М. Успенского и Т. Бруссига. С другой стороны, фишка в том, что нынешнее переиздание не выстрелившего ранее романа «Рівне / Ровно» неслучайно, поскольку, как уверяет аннотация, автор тоже предсказал  много чего, и аккурат в день подписания Универсала национального единства, представляете? Словом, испорченные часы, как известно, тоже иногда, а именно два раза в сутки, показывают правильное время, по Гоголю. Сорок третье мартобря, например. В тени, естественно.

МИХАИЛ ПОПЛАВСКИЙ. И ОДИН В ПОЛЕ РЕКТОР

 В душевном фильме «В бой идут одни старики», помнится, была целая поющая эскадрилья. Пою­щий ректор Михаил Поплавский у нас один, но зато какой! Титулы и звания, вроде бы, не принято упоминать в случае, когда харизма перевешивает отращенную  био­графию, но мы-то с вами для души упомянем, без всякой пропаганды. Поскольку народный депутат Украины, заместитель председателя парламентского Комитета по вопросам культуры и духовности, почетный ректор Киевского национального университета культуры и искусств, доктор педагогических наук, профессор, заслуженный деятель искусств Украины Михаил Поплавский придерживается вышеупомянутых принципов коммуникации из нашего пропагандистского прошлого. Кто-то его уважает, кого-то он уважает, и получается, что все вокруг – уважаемые люди! Прям, круговая порука, ей-богу.

Зато товарищи, если надо, всегда помогут. Вот говорят, что нет у Поплавского голоса, а он поет и даже в эстрадных звездах числится. Как стать звездой, знаете? Нет, для этого вовсе не обязательно участвовать ни в детской программе «Крок до зiрок» (сделанной Поплавским по образцу «Утренней звезды» Юрия Николаева), ни даже в передаче «Наша пiсня» (совместном проекте Университета культуры с Первым национальным телеканалом). Достаточно с коллегами – певцами, композиторами, поэтами-песенниками, продюсерами шоу-бизнеса – пожаловаться Президенту и еще, на всякий случай, премьер-министру на непорядки в коммуникации. Дескать, украинских исполнителей вытесняют российские, которыми заполнен почти весь отечественный эфир. И когда это сработает, то есть, росчерком пера конкуренция будет сведена к минимуму, попросить, чтобы те 50 процентов отечественного продукта на телевидении и радио были отданы нижайшим просителям. Говорят, действует такая схема благодаря тому, что не голос тут важен, которого у Михаила Поплавского все равно нет, а народная душа. Ведь он про маму поет, про сало и вареники. Чего вам еще надо, космополиты нерусские? Каких джазов с битлами? Европа, говорите? «Если бы еще голос, как у Дмитрия Михайловича Гнатюка, я бы Европу на колени поставил», – кипятится Поплавский в «Бульваре». Но, к сожалению, из общего с Гнатюком у Поплавского – только отчество.

Кстати, в жизни, если хотите знать, талант и голос особо не нужны. Главное, с душой вопросы решать. В смысле, душевный подход иметь к начальству. Вот, рассказывают, двойки да тройки получал Поплавский в школе, родители за голову хватались, когда его оттуда отчислили. И что? Зарезала мама десяток кур, собрала две сотни яиц и договорилась с учителями полюбовно. Так Миша Поплавский получил среднее образование. Вы спросите, как после этого ректором престижного учебного заведения стал? «Здесь талант не нужен, – подсказывает Поплавский в упомянутом интервью. – Я, например, не знаю математики и физики, что не помешало мне стать ректором, доктором педагогических наук, профессором». Хотя одними курами, наверное, не обошлось.

Там у них в городе вообще все не так. Вот в детстве Миша любил спать, когда стелили на полу – на скошенную траву бросали подушку, ватное одеяло. Утром приносил пару ведер воды, обливался на свежем воздухе, доил корову, кормил свиней и курей. Даже сегодня, когда приезжает в родное село, не сидит без работы. «Когда я приезжаю, – сообщает «Бульвару», – мы с родней и соседями садимся за стол, на котором самогон «Кропива» и хорошая закуска, и пьем за здоровье каждого из нас… Люблю с механизаторами прямо на полевом стане поесть каши с мясцом и луком, с устатку по 50 граммов пос­ле работы выпить». А в городе что? Ну, трехкомнатная квартира на Позняках, контрастный душ по утрам, пресловутый сок и легкий секс вместо завтрака. Ну, дюжина костюмов от Михаила Воронина, одна прическа от Сергея Зверева, два десятка клипов и три десятка песен. Ну, ресторан «Батькiвська хата» на автобане Киев – Одесса с 60-градусной маминой водкой на крапиве, а еще, говорят, кафе «Сало» и «Украинские вареники». Ведь тоска смертная, товарищи! Даже замминистра не пожалуешься, кур не хватит.

Хотя, случалась в жизни Поплавского и другая разменная монета. Например, партийная совесть. Ну, то есть упомянутая круговая порука. Вот отучился, скажем, Михаил после маминой школы в ПТУ № 25 в Горловке по специальности «машинист электровоза», до армии целый год работал на шахте в Кировске Донецкой области, а тут как раз комсомол бросил клич – поднимать культуру села. Не до шахт с электровозами стало нашему Поплавскому, заочно окончил он училище культуры, какое-то время поработал директором сельского Дома культуры, потом районного, и приехал из своей Кировоградской области поступать в Киевский институт культуры. Без математики, напомним, и физики. Не поступив, вспомнил о партийной совести. Ну не в шахту же, в самом деле, возвращаться из столицы, не в сельский клуб! Говорят, к самому замминистра культуры подался Поплавский жаловаться на жизнь. Мол, я член партии, директором пять лет, а тут, понимаешь, 16–17-летние дети поступают по блату, не имея к партии никакого отношения. Короче, пообещал, что в ЦК пойдет. И ведь пошел бы! Но партийная совесть не допустила, и Михаил Михайлович стал студентом. А там уж, как известно, и ректором.

Как видим, дитя своего нелегкого номенклатурного времени – этот наш совестливый Поплавский, хотя злые языки утверждают, что наоборот – детище СБУ. Он уже и так отнекивается, и этак, а когда к стенке прижмут, мол, проект вы или не проект украинских спецслужб, то Михаил Михайлович, говорят, заявляет с полной ответственностью: со спецслужбами не сотрудничаю. Мол, просто уважает людей конкретных, например, пиар-­менеджеров проектов, работающих на перестройку нашего государства. Конечно, конкретные ребята сработают перестройку чего угодно, никто не спорит, потому что всем известна грустная истина: если не сотрудничаешь с ними, то сотрудничают с тобой. И выходит, напомним, что все вокруг – сплошные сотрудники: и кто вопросы задает, и кто на них отвечает, и кто со сцены в кордебалете, как Михаил Михайлович, танцует.

Хотя дебютанту Поплавскому, впервые попавшему в студию для записи песни «Юный орел», написанной для него Геннадием Татарченко и Юрием Рыбчинским, было не до танцев. Это на словах его проект «Поющий ректор» якобы обслуживало пять пиар-менеджеров и целое «серьезное» ведомство, а тогда в студии пришлось распить для храбрости бутылку на троих. Говорят, понра­вилось. Не храбрость, а – обслуживание, поэтому сегодня злые языки снова утверждают, что эксплуатирует, дескать, Поплавский талантливую молодежь, и все его достижения – свежее видение, новые технологии и спецэффекты – дипломные работы студентов университета. Текст немножко подправит, аранжировку в студии на троих, как водится, сбалансирует, замминистра нажалуется и, глядишь, народные хиты «Кропива» и «Сало» с «Моїми вареничками» в эфире закрутились. Молодое дело, оно нехитрое, поэтому 25-летние заведуют у Поплавского кафедрами, деканам – до 30 лет, а проректорам – до 40-ка. Посещение занятий – свободное, бутылка пива перед лекцией с ректорского ведома – не крамола. Оттого и конкурс у него, как утверждают, по 14–15 человек на место, потому как на шахту или в клуб теперешнюю сельскую молодежь не загонишь, а вот в менеджеры шоу-бизнеса и модельного бизнеса, дикторы и ведущие телепрограмм, а также на шесть кафедр балета и одну кафедру эстрадного пения – это пожалуйста.

Кстати, Михаил Михайлович еще и бедным помогает. Не только маме ректорскую стипендию в тысячу ­гривен выдает ежемесячно, но и заезжему Томасу Андерсу звание профессора вокала присвоил, а иногда, рассказывают, в Россию ездит, чтобы с командой своих пиар-менеджеров пару-тройку тамошних бедных депутатов в Государственную Думу провести. И еще пяток уже наших, народных, в Верховную Раду пристроить. Бывает, не нравится это начальству, выгоняет иногда с работы, как, например в 1994 году, когда Поплавского с должности ректора Киевского института культуры уволили. Но родное село, как всегда, помогает. То есть, извиняюсь, осиротевшие студенты, которым нынче не до шахт с сельскими клубами. Ведь без такого ректора разве запоешь?

ВЕРКА СЕРДЮЧКА. ВЗБИТОЕ МАСЛО УСПЕХА

Героя нынешнего «культурного» скандала, грозящего стать международным, можно обвинить во всех наших национальных бедах, если бы не одна неувязка. Да, на конкурсе Евровидения нынче победила, заняв второе место, Верка Сердючка, но по вине ли Андрея Данилко, воплотившего сей образ на сцене?

Вот говорят, что «уровень артиста Сердючки – это выхолощенная деградационная культура, которая воплощает в себе дешевую кабацкую балаганщину, абсолютно неприсущую украинской национальной культуре». Да нет такого артиста, товарищи! Кабацкая балаганщина есть, народный артист Украины Андрей Данилко – имеет­ся, артист же Сердючка в искусстве не числится. Может быть, это какое-нибудь «другое» искусство?

Вначале никакой Верой в искусстве не пахло. Были театральные капустники в полтавском ПТУ, где Андрей Данилко осваивал профессию продавца-кассира. Была девочка Инна, учившаяся в соседней группе. Со временем студент Данилко стал проводницей Сердючкой, а сокурсница Инна – его глуповатой мамашей на сцене. Собственно, оба неудавшихся продавца и создали «Театр пародий Андрея Данилко». Пока милицию с торговлей в нем пародировали, было смешно, а когда подружка замуж вышла и Данилко в женскую одежду вырядился, то стали называть его спектакли не «музыкальным перформансом», а откровенным «шоу трансвестита». Поговаривают, что Андрей Данилко – представитель гей-сообщества, в отношениях с женщинами не замечен, а речь его пестрит выражениями типа «искусство должно поднимать», но мы этому не поверим.

Впрочем, есть вещи, не верить в которые просто смешно. Например, водка. Или коллекция одежды, которую Данилко также назвал именем своего персонажа. Наконец, просто народная любовь. Говорят, некоторые из наших национальных лидеров утверждают, что «своим шарадством и своей убогостью Верка Сердючка способна лишь позорить настоящее украинское искусство», а «регионал» Тарас Чорновил вообще назвал Сердючку гермафродитом, а ее поклонников – «маргінальною периферійною частиною жлобської публіки». А ведь триумф Сердючки на Евровидении всего лишь подтвердил, как продуктивен переход от «революционной» романтики оранжевых к рыночной прагматике сине-голубых. Сравним прошлогодние патриотические «Гринджолы» и нынешнюю прагматичную Сердючку, точно рассчитавшую успех трансвеститов в Европе. Кстати, уже сравнили, и Народная экологическая партия, говорят, решила включить Андрея Данилко в свой предвыборный список и даже рекомендовать его на должность руководителя Комитета по вопросам европейской интеграции.

Отношение нашей патриотической интеллигенции к «низкой» культуре всегда было амбивалентным. С одной стороны, на Евровидение посылались упомянутые «Гринджоли», в чьей конъюнктурности обнаружилась та карикатурная подлинность «народного» чувства, которой не хватает политическому бомонду. При этом в «революционном» речитативе «Разом нас багато, нас не подолати» провалившихся «Гринджол» почему-то никто не услышал хрестоматийного «тетя, тетя Кошка, выгляни в окошко! Есть хотят котята, пить хотят котята!» С другой стороны, от неприятной вульгарности Сердючки нашим патриотам отделаться не удается, поскольку в ее шлягерах слышат они оправдание своих несбывшихся надежд. Вот, скажем, история с конкурсной песней. Может быть, обиделся народ, что эта самая «Dancing Lasha Tumbai», представляющая Украину на Евровидении, – ни о чем? Мол, до этого у Сердючки была то любовь, то пьянка-гулянка, а тут какой-то монгол, извиняюсь, шуудан, ведь выражение «Лаша Тумбай» по-ихнему якобы означает «сбивать масло».

«Взбитое масло», видите ли, не понравилось нашим хуторянам. А как же скандальное «Раша Гудбай», спетое Сердючкой, которое явно расслышали в России? Почему-то этой «националистической» дули в кармане, присущей их собственному формату общения, наши патрио­ты не заметили. А ведь Верка Сердючка за эту фигуру пострадала. Кое-кто из российского шоу-бизнеса уже руки грозится не подать. Мол,  вспахала баба целину российской эстрады, выкачала с тамошнего зрителя денежку, а теперь кусает за грудь кормилицу и всякие фигвамы монгольские нам рисует!

Но ладно – музыка. Вокальные эскапады  Сердючки песнями можно назвать с большой натяжкой. «Вы попробуйте написать песню, которую бы пел зал, – откликается она в «Натали». – Кто-то мне говорит – три ноты... Да хоть одна!» Нет, пресловутых нот у Андрея Данилко, конечно же, хватает, и дело не в них. Просто залихватские три аккорда Верки Сердючки – это правильные три аккорда, рассчитанные на успех в массах. А он отличается от массового успеха, потому что массы – это не только ценный смех и сколько-то там кило денег за него. Массы не состоят лишь из продавцов бакалеи, дальнобойщиков и водителей маршрутных такси, где чаще всего звучат песни Сердючки. У народной массы, если помните, есть прослойка, которая и портит всем праздник, вопрошая: а не кич ли это? Не издевательство ли над языком – уже не великим и могучим, но государственным и законным? Впрочем, как раз вытеснение «вульгарности» из собственного малороссийского болота, то есть, извиняюсь, социально-патриотического этикета, и сопровождается появлением «вульгарности» в популярной культуре. Где-то ведь надо выплескивать «ментальные» эмоции?

А еще, говорят, что как только в обществе становится скучно – дефолт там или еще какая-нибудь революция – то сразу же веселеет в индустрии развлечений. Культура «вульгарности» во всех этих «Куклах» и «Камеди клаб» и возникает как реакция на «обесцвечивание» личностей, фактов и явлений из национальной, так сказать, истории. Конечно, можно зачислить Верку Сердючку в культовые фигуры современности, чья роль – систематический под­рыв авторитарных позиций т. н. хорошего вкуса. Здесь и использование артистических масок, представляющих целый комплекс узнаваемых образов ментально-бытового характера, и пресловутый суржик, оказывающийся не только русско-украинским говорком, но даже монгольским волапюком, и многое другое, раздражающее. Так, манипулируя совдеповскими штампами и панибратской манерой поведения, а также застольной безвкусицей  и откровенной бытовой пошлостью, Сердючка прочно утвердилась на нашем эстрадном Олимпе. Все эти кондовые перлы типа «мальчик, не залапывай колеса», «замерзла, как собачка Дина» и «я люблю семечки с кулечка, так интеллигентней», помноженные на песни и пляски, а также фильмы творческого тандема Данилко – Сердючка формируют специфический имидж Украины не только в глазах европейцев, но и самих украинцев.

Благодаря искусному флеру родом из советского прошлого, клоунада Верки Сердючки уверенно входит в индустрию досуга и развлечений. Утилитарность ее образа подтверждена либо восхищенным гулом обывателя, либо неприятием национально сознательной интеллигенции. Как вы думаете, кто победит? С одной стороны, для постсоветской публики символический авторитет свойской проводницы, а теперь и лауреатки Евровидения, выступает фокусом коллективной идентификации и восторга. С другой стороны, расти, так сказать, над собой Андрей Данилко, кажется, не собирается. Он тиражирует объект всенародной любви-ненависти в многочисленных выступлениях, символизируя акт единения с народом. Мол, не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым: взбивать масло сомнительного успеха. «Зибен, зибен, ай-лю-лю!» – подзадоривала европейскую публику Сердючка переделанным зазыванием путаны в «Бриллиантовой руке». Только вот веского «ай-лю-лю – потом», символизирующего стойкий моральный облик русского туриста нынче не дождешься. И пускай  на встрече с журналистами Верка Сердючка провозглашала декларацию «Фото – 10 евро, с улыбкой – 15, в обнимку – 20 евро. Интим не предлагать», но все-то вокруг знают: секса не избежать. Вот только интимные отношения в случае с удовлетворением зрительских страстей развиваются сегодня по совковой схеме. Даже не фольклорной, заметьте, как в анекдоте про жадного хохла: «Якщо стану царем, то нацарюю карбованців сто, та й втечу». Поскольку в любом случае Сердючка никуда бежать не собирается, и про расценки упоминала, мечтая о том, каким образом они с Мамой будут зарабатывать на нас деньги. Итак, за сбычу мечт?

Інші сатиричні портрети з книги ІБТ "НеEastWestная Украина" замовляйте і читайте у паперовій версії.